Отставной майор

1.

Нулевой уровень

 

 «Довлеет дневи злоба его» 

(Евангелие от Матфея, 6:34)

 

В стандартную кобуру для пистолета помещаются ровно три огурца нижесредней упитанности. Не верите? Вот и я не верил, думал: ну, может, полтора, не больше. Нет, ровно три, доказано опытным путём. Мы-то ведь раньше просто никогда такой фигнёй не занимались, не совали туда огурцы.

Когда при входе Виталия Серотина заставили сдать его наплечную кобуру вместе со всем содержимым, этот офицер полиции хотел, было что-то возразить, но… Положено сдать, и точка!

Виталя совсем недавно стал ходить в новый брейн-клуб, чтобы подразмять свои выдающиеся мозги в интеллектуальных турнирах. Считается, что ему такое и по службе полезно (он уже почти полгода в каком-то там их аналитическом центре подвизается, потому и табельное в кобуре не любит носить, огурцами заменяет). Вот и меня с собой туда теперь заманил, случайно – просто на улице встретились, он после трудового дня на очередную игру торопился-опаздывал. То да сё, давно не виделись и редко встречаемся, а поговорить бы надо.

Я как раз из продмага вышёл, без особых каких-то покупок – почему бы и не составить компанию умному человеку? Да и куда мне, холостяку-пенсионеру, особо торопиться? К тому ж, давно любопытны мне эти их мозговые штурмы в узком кругу – все тамошние брейн-до и брейн-после со что-где-когдаками. Это ведь сейчас очень модная тема. Может, и сам потом тоже как-нибудь подключусь, дабы от неминуемой деменции отодвинуть себя подальше.

Мы с Виталиком знакомы давно, ещё со школы, только он об этом хорошо помнит, а вот я – не очень. Я её как раз заканчивал, когда он туда только поступил, причём сразу во второй класс – за исключительные способности и качества ума. И Виталик мне часто, как выпьем, пересказывает этот наш совместный с ним год пребывания в школе, но я всё равно ничего такого не припоминаю. У меня, в отличие от него, с памятью-то не очень, я больше по наитию привык функционировать, да и не всё подряд из богатого прошлого стоит и хочется вспоминать.

А теперь он меня уже и в чинах превзошёл: я-то всего лишь отставной армейский майор, а он – вполне себе действующий «полуполковник» и только приближается к давно имеющейся у меня пенсионерской привилегии делать что хочется, а не то, что начальство велит.

Ну, сдали мы на входе что не положено в зал проносить: он – кобуру с огурцами (еда, нельзя!), я – фляжку с коньяком, только что в магазе закупленную (со своей выпивкой тоже нельзя), и по полутёмному и довольно узкому коридору быстренько вышли в основной зал. Для него там всё привычно, конечно – пространство на два десятка накрытых едой и вином столиков с неширокой сценой-подиумом и белым экраном за ней, радостные от предвкушения предстоящей интеллектуальной схватки люди, праздничный антураж, все эти воздушные шары с гирляндами – а я-то в первый раз на подобное сборище попал, мне всё интересно.

Пока Виталий со своей брейн-командой здоровался да обнимался, пока они там рассаживались за столы группами, я к барной стойке по соседству решил прилепиться и заказал себе, для лучшей адаптации к общей атмосфере, «стописят» коньячку в пузатом таком бокале (между прочим, аж по цене моей поллитровки, на входе оставленной, вышло, считай – втридорога). Минут через двадцать и игра началась, но сначала ведущий представил участвующие в соревновании команды, напомнил порядок и правила.

 

Ну, появляются на белом экране картинки с вопросами, даётся время на их обсуждение и на ответы – и всё это под громкую музыку, жизнерадостное позвякивание бокалов да хруст закусок. Я тоже постепенно стал втягиваться в этот их общий гомон и настрой, даже иногда в азарте наклонялся со своего барного стула к уху Виталика, пытался ответы подсказывать, за что успел получить аж два предупреждения от наблюдавших за залом контролёрш, помощниц ведущего и их твёрдое обещание быть удалённым в случае третьего раза... И тут я постепенно что-то не то начал вдруг чувствовать, появилось у меня ощущение, будто как-то не так всё идёт, неправильность какая-то формируется в воздухе, а что именно и почему – понять не могу, опыта-то подходящего нет, я ж здесь впервые.

Наконец, после двух синхронов по десять вопросов и полуфинала с предваряющими его допами (это дополнительные вопросы, чтобы убрать одну из пяти полуфинально финишировавших команд, – ага, уже и терминологию здешнюю стал постепенно осваивать) распахиваются вдруг двери в дальнем углу, и через них начинают стремительно просачиваться, заполняя проходы между столиками, какие-то чёрные фигуры в доспехах и масках… Музыка почти сразу смолкла, но общий галдёж ещё какое-то время в зале висел.

Вот в этом месте, по законам приключенческого жанра, следовало бы, конечно, добавить треск автоматных очередей в потолок, брызнувшую осколками во все стороны хрустальную люстру и суровый начальственный рык: «Всем лежать-бояться, мордами в пол!!! Работает ОМОН!», но ничего такого как раз не приключилось, было совсем даже непонятно, кто это и зачем тут сейчас с нами «работает» и уж тем более почему.

Вслед за короткими переговорами со старшим «группы захвата», ведущий игры просто вышел вместе с ним на подиум и объявил в микрофон, что извините, мол, друзья, но окончание сегодняшнего соревнования по форс-мажорным обстоятельствам переносится на другое время, о котором мы вас известим дополнительно. А сейчас, мол, нужно вам как можно скорее и по возможности спокойно покинуть помещение. Кроме всего одной группы с её гостями.

И вот ведь фокус какой: оказывается, это как раз та самая команда, в которой присутствует мой друг Виталик сотоварищи, а я, получается, их единственный гость – такая вот «цыганочка с выходом» вырисовывается. Поиграли, называется, в этот их брейн-до с последствиями.

 

– Полковник Шварц, Служба охраны реальности, или попросту: СОР, – представился старший «группы захвата» чуть погодя, когда в зале остались только мы и его люди.

Ну, СОР, так сор… К сору и даже ссорам нам не привыкать. Когда этот седовласый крепыш с внимательным и холодным взглядом назвал себя, лично у меня никаких особых претензий или там ассоциаций вообще не возникло поначалу – какая нам, в сущности, разница, СОР, СОБР или ещё что-то? Главное, не бандиты и не террористы, с которыми говорить о чём-либо вообще бессмысленно. Выходит, будем говорить, а возможно, и договариваться.

– Товарищи граждане, – обратился полковник к присутствующим, пока его бойцы занимали круговую оборону, и с упрёком посмотрел на меня, аки горный орёл восседавшего на барном стуле чуть в сторонке, – не могли бы вот и Вы тоже присесть ко всем, за общий стол, как говорится?

Ну, в целом-то, мне это было вовсе не трудно, тем более, что мои «стописят» давно закончились, а взять себе ещё один четвертьбокальчик по цене поллитра – жаба давила. Потому я легко и с удовольствием исполнил его просьбу, с коллективом же и правда веселей.

– Товарищи граждане, – повторил он так же задушевно, – возникла довольно сложная ситуация: видите ли, кто-то из вашей шестёрки – ай, простите, теперь уже семёрки – определённо представляет особый интерес для нашей Службы – тот, что нам очень нужен и кого мы давно пытаемся найти, но пока не знаем, кто именно. Надеюсь, вы нам с этим сейчас сразу и поможете... Ведь все вы здесь патриоты, конечно?! Или я не прав?

– Да-да, мы патриоты! – дружно закивали присутствующие, а я просто уткнулся взглядом в стол, чтоб не заржать. Очень уж это у них резво и слаженно получилось, как будто в сидячем строю.

– Вот и хорошо, – улыбнулся полковник, – давайте тогда определимся с некоторыми параметрами. Что мы с вами имеем? Даже не знаю, как начать… В общем, так: ваша выдающаяся команда неожиданно и вдруг проявила уникальную способность. Возможно, не вся команда, а только кто-то один или даже пара или тройка отдельных игроков… Способность эта состоит в том, что вам удалось каким-то не известным нам пока образом или способом отклонить базовый вектор окружающей вас реальности немного в сторону… Не знаю, как это выразить более точно, но тут одно из двух, а может и больше: либо вы способны воздействовать на реальность, либо сама реальность подстраивается под вас, под какие-то ваши, возможно не совсем осознаваемые вами, запросы или потребности. Причём, сегодня это проявилось особенно резко, раньше мы только подозревали нечто подобное и просто вели наблюдение за всем залом... Почему, собственно, и вынуждены теперь так внезапно взять вас под свою опеку.

– Хорошее слово «опека», ласковое такое, доброе, – подала тихий голос одна из наших девчонок.

– Согласен, доброе. Вот и давайте пока по-доброму… Честно признайтесь – кто? И тогда ничего вам плохого не будет. Вы потом об этом даже вспомнить не сможете.

Вот такая последняя его фраза меня слегка насторожила, где-то я нечто подобное уже раньше встречал или слышал… Но до полного понимания, с кем мы имеем дело, было ещё далеко.

– Вообще-то нас всех раньше учили, что каждый может изменить окружающую его действительность – во благо общества, страны и всего мира – своими действиями и даже бездействием, – сунулся тут и я вставлять свои «пять копеек» в общий разговор (коньяк, собака, иногда толкает на такое в самый неподходящий момент, – прям, хоть совсем его не пей).

– Теоретически, так, конечно, – прищурился Шварц, – однако на практике это очень не просто осуществить. Есть определённые ограничители, включая спецслужбы, народные массы и всё такое… Да вот хоть у подполковника своего спросите, сильно полиция способствует подобным изменениям или совсем наоборот? То-то и оно! Но мы сейчас с вами говорим не о физических возможностях каждого, а… как бы вот поточнее-то выразиться? Мы говорим как раз о невозможном для остальных, почти фантастическом – о некой ментальной способности… Силой мысли, так сказать, а не мышцы.

 – И что вы с ним потом будете делать, с тем, кого мы должны вам сдать? Какая судьба его ждёт? – Опять не удержался я (нет, с коньяком надо, точно, завязывать).

– А вот это уже – сугубо забота нашей специально под такое заточенной Службы: либо сумеем взять объект под надёжный контроль, либо придётся попросту изъять его или её из среды, в целях сохранения, так сказать, стабильности и статус-кво. И тут ключевой вопрос: кого именно из вас из всех? Взять и изъять. Привлечь к сотрудничеству или списать вовсе. Нейтрализовать, короче говоря.

Тишина, повисшая над столом после этих слов, была такой же хрустально-мутной, как люстра под потолком, и такой же хрупкой, почти звенящей.

– То есть, вы что нам предлагаете, – разбил её вдруг возмущённый голос тормозившего до сих пор капитана команды (кажется, его звали Борисом), – предать кого-то из своих, чтобы самим жилось спокойней?

– Предательство, граждане, есть наиболее рациональная из всех форм социального сотрудничества, – спокойно и взвешенно ответил ему старший. – С общей теорией игр, я надеюсь, многие из вас знакомы? Вы же тут все не только сплошь патриоты, но и интеллектуалы, так сказать, игроки и даже, не побоюсь этого слова, эрудиты? А значит, должны, как минимум, хотя бы отдалённо представлять себе «дилемму заключённого», эту фундаментальную проблему теории игр… Согласен, обычно правильная тактика в неизвестной ситуации – просто отмалчиваться. Правильная, но не рациональная и бесперспективная. Да и ситуация вам теперь известна. Поэтому рациональнее будет всё же рассказать, что знаешь, и надеяться на заслуженное послабление участи… Проще говоря, каким бы ни было поведение других игроков, каждый выиграет больше, если сам же их сдаст.

Наши игроки-эрудиты растерянно молчали, переваривая эту фундаментальную проблему, а меня внезапно осенило – я вдруг сразу всё нужное вспомнил и теперь твёрдо знал, с какой именно Службой и какой такой Родины имею дело. Как говорится, приходилось встречаться.

 

* * *

Служба охраны реальности, СОР, была создана предпоследним Указом первого президента новой страны как раз за полчаса до того, как он записал своё финальное видео «Я мухожук!», потому её очень долго никто из властьпредержащих не воспринимал всерьёз и даже, несмотря на довольно мощное финансирование, почти не замечал – ну, работают ребята сами по себе над чем-то, и пусть работают, пока не мешают нам здесь своё мухлевать.

С чьей подачи и почему не всегда трезвый БээН подписал вдруг сей сверхсекретный Указ, теперь приходится только гадать, но через какое-то время некоторым стало понятно, что это не совсем то, что им надо, а иногда и совсем не то. Что «старый пень» напоследок, наверняка сам того не осознавая, подложил в почти устоявшееся и вполне приятное им государственное болото довольно большую, хоть и не сильно пахнущую, свинью.

Дабы не дразнить гусей и не выглядеть совсем уж идиотами, себя эти «СОРовцы» чаще называют теперь Службой охраны Родины, так проще найти у народа понимание. Однако даже сейчас, спустя почти четверть века, о ней всё равно никто ничего толком не знает и даже представления точного не имеет. Скрытно и слаженно, без лишних засечек и проколов, ребята работают «над чем-то своим», данному государству, похоже, пока не шибко интересным.

 

* * *

– Ну ладно, раз добровольно никто из вас открывать себя или товарищей не собирается, своих вы все не сдаёте… Ведь не сдаёте же? Я так и думал. Начнём тогда со стартового сканирования, – полковник как-то недобро ухмыльнулся и бросил через плечо:

– Чернов, давай сюда сканер.

Сканер являл собой ящик причудливой формы размером с баскетбольный мяч, имел две обрезиненные ручки по бокам и цветной дисплей сверху. Был он традиционно чёрного, как я понимаю, для этой Службы цвета и не имел никакой маркировки на корпусе. Служивый Чернов (извините, не стал там сразу уточнять его звание, сдержался) довольно шустро обошёл по периметру весь стол, на пару минут зависая над каждым игроком и тихо бормоча что-то себе под нос (при этом Виталика он почему-то сканировал чуть дольше остальных), и вынес предварительный вердикт:

– Все они, у каждого что-то есть, но очень-очень слабенько. Кроме вот этого, – и указал на единственного здесь гостя, то есть меня.

– Не понял, – поднял на него взгляд Шварц, – в каком именно смысле? Он самый сильный, что ли?

– Ну, этот просто не определяется. Совсем. Нулевой уровень.

– Точно, уверен? – грозно переспросил полковник, а потом, обращаясь ко мне, сурово изрёк: – Что ж, тогда мы Вас лично задерживать пока не будем, но всё равно придётся проехать с нами, чтобы пройти, так сказать, процедуру стирания памяти…

– А что, вы и такое уже научились делать? – оторопел я.

– Да, мы уже и не такое умеем! – ухмыльнулся этот служака, напирая на слово «уже».

«О да, что и как вы умеете вытворять, я ещё в прошлый раз хорошо понял, гестапо вы недоделанное», – сразу подумалось мне. Но спорить не стал, только кивнул.

 

Ну, вывели нас наружу, к целой своре чёрных «гелендвагенов» без каких-либо надписей и опознавательных знаков на бортах или крышах. Две девчоночки да четыре мужика, все разных возрастов, комплекций и навыков, плюс я, самый древний из них и «нулевой», к тому же, военпенс. Рассаживать стали отдельно, по одному в каждую из этих брутальных «карет», подпирая с боков плечистыми бойцами в чёрной броне и масках.

И вот тут меня будто искрой пробило – очень уж живо и ясно представилось вдруг, как по прибытии в не ведомое никому место этих вот наивных ребят и девчат, новых «молодогвардейцев» эпохи всеобщего потребления разводят по разным камерам и начинают, постепенно усиливая нажим, «прессовать». Как этих бравых пока эрудитов по-отдельности принуждают «колоться». Не сразу, конечно, но сломать их сумеют – поверьте, я подобное видел… Но что такого особо ценного от них можно узнать или выведать? Значит, придётся пытать. До самого конца, до агонии.

С настоящими пытками или без, это уже будет тогда без разницы (хотя с пытками надёжней) – эти ребятишки наговорят себе и другим на целую кучу статей, наплетут вранья и разных домыслов, наподписывают таких признаний с показаниями, после которых и жить-то уже не захочется. Знаю я, и не такие «кололись». Помню, как-то в одной далёкой-далёкой стране попали мы в подобный замес… Ладно, не будем о гнусном, я ж говорил – плохая у меня память. Не всё хочется вспоминать.

Самое эффективное, хотя и чуть более сложное, ведь – раздавить и сломать их интеллектуально, нравственно, морально – называйте как хотите – тогда появится шанс получить реальную информацию, а не всякие там придумки с откорячками. Надо же получить от них совсем не признания и самооговоры, как в прежние времена. Знания этим новым «гестаповцам» нужны, хотя бы крупицы знаний. Которых у ребят-то и нет! Вот и будут, в конце концов, давить до предела, до самого финала, когда они кровавыми и бесформенными кусками мяса станут корчиться на заблёванном бетонном полу, соглашаясь подтвердить что угодно и подписывая любую ересь.

И тут вот ведь в чём на самом деле дилемма-то: поступать в таких ситуациях надо бы по-рациональному, как диктует нам эта их теория игр, но хочется-то всё равно – правильно, по-человечески, по-нашему. «А наши не придут…  Все наши – это мы», – вспомнилась вдруг давно любимая песня и я тихонько стал её прокручивать в голове, накачивая себя и пытаясь найти правильный выход, – да, «наши не придут... такое время ныне – не тот сегодня год, война совсем не та…».

А ведь и правда: получается, что единственный, кто может им теперь помочь, хоть что-то изменить в настоящем (не спрашивайте, что именно – сам ещё не знаю), это тихий и никому, слава богу, до сих пор не интересный армейский майор в глубокой отставке, за плечами которого не только Ангола, Конго, Афган, но и много чего всякого-разного… И, гляди ж ты, а долго ведь этой СОРе-конторе пришлось его выискивать, совсем даже неплохо у старого майора до сих пор получалось от них скрываться-прятаться! Но вот расслабился тут случайно, и теперь уж получи, дорогой, по самой полной…

Увы, в обратную сторону по линии реальности я пока ещё ни разу не замахивался и совсем не уверен, что такое может получиться. Наверное, стоит всё же как-нибудь потом попробовать. Однако, не сейчас, Виталика-то с его командой надо, по-любому, срочно вытаскивать. Пока не знаю, как именно, – я ж с самого начала предупреждал, что у меня это по наитию получается... Ладно, будем тогда её цинично и беззастенчиво просто ломать об колено, реальность эту вашу тухлую... Но, видит бог, как же мне не хочется снова в такое вписываться!

Это ведь только для игроков дилемма: как поступать – рационально или же правильно. А я им – не игрок и чётко знаю: поступать надо только по-человечески, всегда. Без вариантов! И потому, подходя к предназначенной мне последней из чёрных машин, я оглядываюсь на довольного своим успехом полковника и обращаюсь к нему с простым и, казалось бы, нелепым вопросом:

– А вы точно уверены, что ваш сканер не глючит, как раньше?

И начинаю постепенно, но неотвратимо довлеть.

 

2.

Стопервая причина

 

«…Если я кричу тебе "воздух",

Не смотри наверх, слышишь – падай!»

Екатерина Агафонова.

 

Я и майором-то стал только «под самый занавес», когда в запас увольнялся. Зато, как у нас говорят, хоронить теперь будут за счёт Минобороны – с троекратным салютом и оркестром музыки. Капитанам такая честь не положена, только старшим и высшим офицерам. А вообще-то я, по внутреннему состоянию своему, до сих пор чувствую и ощущаю себя просто капитаном. Мало ли, много, но целых два срока в этом звании пришлось отпахать, приварился к нему более, чем прочно. Думаю, каждый военный со временем застывает в основном своём, природой назначенном чине, именно потому среди нынешнего генералитета столько дуболомов-сержантов, способных оценивать обстановку «не выше сапога» и соответственно действовать-бездействовать. Впрочем, это всё лирика.

Ты спросил, как у меня такое получается? А чёрт его знает, как! Приходит вдруг откуда-то волна сплошного непонимания – чувство, будто идёт что-то не так и не совсем правильно; за ней, чуть позже – вторая волна: как надо действовать, чтобы всё исправить; и уже после начинаешь постепенно довлеть… в обоих смыслах этого слова. Я так сие называю – довлеть, а уж как правильно назвать по-научному, пусть тебе научники рассказывают... И только потом, после довления, можно начинать разбираться, чего мы такое вокруг понаворотили и не надо ли ещё что-нибудь подворотить.

 

В первый раз это со мной приключилось сразу после школы, когда в десантное училище поступал. Знания не шибко большие, здоровье тоже не очень, да и умишко не самый резвый… Но как-то ведь удалось поступить туда, где отбирали исключительно по здоровью и складу ума с психологической готовностью – чудо и только!

Тогда я ещё не понимал этой своей особенности – умения (да нет – ещё не умения, а только неясной какой-то способности) менять окружающую реальность под себя. Потом было ещё несколько случаев, когда уже мог бы и догадаться, в чём дело, но так и не дотумкал (говорю же, умишком был не из самых резвых). Зато прослыл среди всех своих редкостным везунчиком, разные командиры даже старались друг у друга меня перехватить, обязательно забрать с собой на самые трудные задания, чтобы в конце всем тоже свезло.

Впервые – уже старлеем – начал задумываться, что происходит и как с этим бороться (ага, поначалу именно бороться хотел), когда нашу опергруппу забросили в азиатские джунгли, и после выполнения задачи пришлось почти две недели выкарабкиваться оттуда с двумя ранеными на горбах. Подвернулось время подумать о себе и о том, как это нам всем опять и снова удалось вывернуться и остаться в живых, несмотря ни на что. Сначала понимать начал, потом пришлось вырабатывать и оттачивать навыки, и только после, не очень скоро, стал использовать их по назначению вполне осознанно, то есть довлеть.

 

Помню, мне в этом ещё одна кошка очень помогла. Я как раз тогда после Афгана в госпитале мыкался, с осколочным в груди. Больше лежать приходилось, чем сидеть или ходить. Так вот, зачастила она меня навещать – подкрадётся и прыг сверху, уляжется прямо на бинтах, глазищи прикроет и ну урчать… А я глажу её и думаю: почему она именно меня-то выбрала, почему ни к кому другому не подходит и всех избегает? Видимо, почуяла во мне нечто особенное. А от урчания её сразу так легко становилось, так волшебно. И казалось, что даже рана быстрей затягивается… Чудо что за кошка была!

Только не долечила она меня, не успела – кисонька моя. Пришлось дальше самому выкарабкиваться. Какой-то контуженный поймал её, распотрошил и подвесил на дереве прямо перед моим окном. Из ревности, что ли? Или от обиды? Война ведь многим совсем крышу сносит – не узнать заранее, что каждый из них может учудить.

Так вот, как раз перед этой его расправой такая вдруг на меня тяжёлая волна недопонимания действительности накатила, что взвыл в голос: не понимаю, не понимаю, ничего не понимаю же!!! Прибежавшая на крик медсестричка, добрая душа, тут же вколола мне что-то, и я провалился в беспамятство… А когда очнулся, исправлять было уже совсем поздно, да и нечего. В обратную сторону это у меня не работает.

Вот так простая кошка научила ценить самую первую волну, уважать её и готовиться сразу к следующей. А вторую волну я, только словив её, тут же перестаю чувствовать – просто плыву с ней по любым обстоятельствам – куда она, родимая, вынесет, и сам почти не замечаю, что делаю. Только доверяюсь ей и ясно знаю: всё идёт правильно и по-другому нам не надо. Будто несёт меня она, точно планируя, как действовать.

И вот ещё что, благодаря той кошке, удалось понять: я – не такой, как все, а может даже и вообще не здешний, высшее какое-то существо, майор (ведь так это слово на наш русский переводится?). Могу и умею, чего другим не дано. Я, блин – корректировщик реальности, действующий на упреждение!

 

В конце концов, через время выписали меня из этой тягомотной госпитальной лечёбы, а потом и совсем со счетов списали. Орденом никаким, правда, не наградили, но майора всё-таки напоследок присвоили. Именно так – старшим, высшим, майором! – я себя тогда и стал ощущать опрометчиво.

А когда списали, понял я, что надо бы мне теперь затихариться, не отсвечивать и подался для окончательного доживания в сторону от всяких этих столиц, в тихий и, по большому счёту, никому из высоких властей не интересный Хабруйск, – Город Воинской Славы, между прочим (самое то для ветерана, правда же?). Следы потихоньку принялся заметать, потому что некий смутно осознаваемый и не совсем здоровый интерес к своей персоне постепенно стал чувствовать. Нет, это даже отдалённо не походило ни на какую там первую волну, и от этого я отчётливо встревожился: надо, чтоб все вокруг как можно быстрее и  желательно навсегда забыли про мою такую редкую везучесть, просто замылить её надо, чтоб и не вспоминал никто. Ни бывшие мои командиры, ни новые, на гражданской стезе, начальники.

И когда потом случилась в стране вся эта их восторженная контрреволюция, я просто не знал, что делать. Первая волна постоянно прёт сплошным валом, но второй – как не было, так и нет, не возникает… А делать-то что? Как реагировать? Ведь ты же, блин, корректировщик, майор, должен действовать на упреждение, а не по следам исторических событий! Чуть позже пришло осознание, что никакой я вам тут не корректировщик реальности, и даже не высшее существо. Я – всего лишь букашка на стекле, иногда пытающаяся увернуться от приближающегося конца… Тяжёлое и тягостное чувство, совсем не приятное.

Как раз тогда-то и потянуло меня опять на войну. Гражданская жизнь, конечно, имеет свои прелести, но очень уж она ровная и дюже скучноватая для военного человека. Война ведь – как наркотик, кто с самого детства затачивал себя под неё и большую часть жизни прошагал в строю, без этого уже не может. Не скажу, что начинается какая-то особая ломка, но без постоянного притока адреналина чувствуешь себя не в своей тарелке до такой степени, что иногда и жить не хочется… К тому же, из всех тяжёлых наркотиков война, наверняка – самый гуманный, убивает далеко не всех.

Не стану открывать тебе как, но через некоторое время удалось подписать рядовой контракт с Иностранным легионом на четыре года – анонимно, естественно. Вернее – псевдонимно. Дослужился там аж до капрала парашютно-десантного полка (поверь, совсем непросто было), но продлевать это дело не стал – показалось, что мало платят… Интереснейший, скажу я тебе, опыт, особенно если с нашей армией постоянно сравнивать. Но об этом – как-нибудь в другой раз.

После чего за две ударных пятилетки ратного труда обошёл-объездил почти все «горячие точки» Европы и половины Африки, вместе с тремя разными ЧВК, поочерёдно. Почему с тремя? А сколько, ты думаешь, у нас этих частных военных компаний? Только «Вагнер» знаешь? Про других не слышал? Вот и славно, пусть так оно и останется… Кстати, последняя была, как раз, из «музыкантов», хорошо мы с ними тогда почудили.

Окончательно вернулся в Россию полтора десятка лет назад и постепенно оказался опять в тихом и уютном моём Хабруйске, казалось бы, навсегда...

 

Мне всё-таки пришлось пересказать это Виталику – в общих чертах и с большими купюрами, разумеется. А куда было деваться-то? Нам ведь вместе теперь расхлёбывать то, что вокруг наворотилось. Да и башка трещала неимоверно, гораздо сильнее обычного после довлений, даже думалось с трудом. Нет, была, конечно, сотня причин вообще не зачитывать ему сии скупые выдержки из чужой книги жизни. Как, впрочем, была и у меня в своё время причина вообще её не покупать, даже не брать в руки. Однако, получилось как получилось.

Мы сидели вдвоём у меня на кухне, приканчивая уже вторую поллитру под маринованные грибочки и чипсы. Виталик больше молчал и только кивал головой в паузах между моими откровениями, а потом поднял замутневший взгляд и только спросил:

– И что теперь дальше? Делать-то теперь что?

– Доминировать будем, просто доминировать, пока всё не прояснится и не уляжется, – ответил я, – а пока нам обоим надо бы просто немного подремать.

 

Засыпая, думал о том, что никогда ведь прежде действовать в подобных обстоятельствах мне ещё не приходилось… Судите сами: вытащить из почти смертельного форс-мажора сразу семь человек (включая себя), только один из которых был мне более-менее близок и знаком (и это вовсе не я сам, а старый друг Виталя), при том, что как раз именно мне-то тогда ничто в реальности и не угрожало. Без какого-либо плана и без обычно формирующей его второй волны. Довлеть не на традиционное упреждение, а по грубому факту происходящего… Нет, братцы, такое мне совсем даже не по зубам, тут, видно, какая-то ещё сила вмешалась, сработал неведомый дополнительный фактор. Или уж я настолько к старости изменился, что теперь и такое тоже могу?

Ладно, завтра будем разбираться, утро вечера мудреней.

 

Прежде, чем засесть на кухне моей холостяцкой однушки на последнем этаже такой же древней, как и сам я, «хрущёбы» на выселках, неподалёку от хабруйских Красных казарм, Виталик добросовестно обзвонил остальных игроков своей команды и, знаете что, ни один из этой пятёрки ничего произошедшего с нами сегодня вечером даже не вспомнил! Видимо, заодно с искривлением реальности ещё и их память отшибло, стёрлась она, другого объяснения я пока не вижу. А ведь это даже и хорошо, получается – не будут под ногами путаться, можно теперь и в расчёт их не брать, когда кривизну убирать придётся.

А кривизна у реальности этой новой оказалась очень даже изрядная, прямо, вывих какой-то! Вчера-то, по темноте, мы и разглядеть толком ничего не успели – надо было срочно загасить избыточный адреналин алкоголем, любым (а по-другому он не гасится – тоже доказано опытным путём). Да и голову мою надо было прочистить – трещала не хуже счётчика Гейгера-Мюллера на максимале.

И когда уже сегодня поутру осторожно выглянули на улицу, даже понять сначала ничего не могли. Это не было православной идиллией, которую следовало бы ожидать, исходя из моих личных предпочтений, и не было даже СовСоюзом свежего разлива, что тоже было бы вполне ожидаемо и логично. Это оказалось чем-то другим, совсем третьим. Боковой альтернативой, какой-то нелепой сущностью! Будто выбросило нас куда-то в сторону от нашего настоящего.

Даже описывать её не хочу, сплошные нонсенсы на фоне общего «благорастворения воздУхов». Кажется, моя могущественная способность слепила какую-то не очень удачную временную вариацию, достав из самых поганых чуланов заблудшей души всё самое для неё противное – все эти лубочные балалайки с матрёшками да танцы с медведями и кокошники с бубенцами под сумасшедшую люминесценцию. А с другой стороны, и её ведь понять можно, видимо, основная линия развития событий была гораздо гаже, чем этот вот подвывих с переплясами. Ограничились, как говорится, меньшим из зол.

И потому, как только откатила волна непонимания всего вот этого, я сразу начал целенаправленно довлеть, переполняясь невыносимо нелепой окружающей средой и не забывая очень осторожно выправлять её под себя, не разглядывая в подробностях чудесности, повылазившие отовсюду, будто опята из гнилого пня.

Получая, кстати, от самого процесса довления теперь отнюдь не райские удовольствия и уж тем более не священное блаженство, а совсем даже наоборот… Башка всё ещё трещала после вчерашнего, а тут пришлось опять совать её в самое пекло. Ох, чую, болеть потом будет просто страшно, если совсем не отвалится. В этом, замечу, ещё одна и, пожалуй, главная причина для нормального и здравомыслящего человека вообще никогда не пользоваться настолько уникальной способностью, даже не думать о ней вовсе.

И ведь не оставалось совсем времени хотя бы объяснить Виталику что да как, надо было просто действовать без предупреждений и упреждений, исправлять всё, пока не слишком поздно. Итак уже целую ночь пропустили по дурости своей, следовало ещё вчера начинать... А потом в этой искромётной и нездорово-яркой реальности что-то легонько хрустнуло, и она стала постепенно расползаться, разваливаясь.

 

3.

Медленный яд познанья

 

 «Твоя реальность реальней многих. Какую дали – такая есть.

И унести бы отсюда ноги, но ты обязан остаться здесь...

Наш мир устроен очень странно, какой-то он уже не наш.»

Наталья Захарцева (Резная Свирель).

 

– Виталя, давай пойдём сразу ко мне. А на игру в другой раз сходишь – последняя она, что ли?

Мы снова стояли с ним у выхода из продмага, и Виталик, естественно, оказался полностью не осведомлён о том, что вчера и даже сегодня происходило, как и о том, что нам вскорости предстояло повторить (ещё одна способность у меня появилась, что ли – стирать память, или здесь опять какой-то побочный эффект от искривления реальности?). Да это даже и к лучшему, действовать одному мне как-то удобнее и привычней, к тому же, некоторые детали моих вчерашних пьяных откровений помнить и знать ему совсем не обязательно, а повторять их я точно никому не стану.

Итак, вторая волна откатила нас к самому началу этой нелепой истории. Видимо, ближе или дальше по времени от недавнего форс-мажора ловить было вообще нечего, без вариантов. Поздравляю, майор, теперь твои способности распространяются и на временной интервал тоже... Вот только оно тебе надо?

– Виталик, ну что ты упрямишься, сам же сказал: поговорить надо, ну и пошли ко мне, посидим-поговорим, я как раз коньячку прикупил… другого-то раза может и не быть. А игры твои, они ж бесконечны, – мне надо было любой ценой вывести его из игры, чтобы форс-мажор этот проклятый исключить вообще. И, по возможности, без лишних довлений, а то от них у меня уже скоро башка совсем треснет.

Как младший по возрасту (хоть и старший по званию), он должен был бы меня послушаться. Но не послушался. Вместо этого стал снова уговаривать пойти с ним на этот их чёртов брейн-ринг, а уж после него и переключаться на душевные разговоры… Ну, совершенно дурацкая наклёвывалась ситуация, повторение только что пройденного.

Однако, теперь у меня имелось и существенное преимущество, которого вчера ещё не было: я твёрдо знал теперь, что именно произойдёт, кто это сделает и как, а главное – снова мог действовать в привычном для меня режиме, без всяких форс-мажоров – по старинке, на упреждение. Преимущество, которое ведь может и пропасть, если мы на игру не придём. Вот только голова всё ещё раскалывалась, отдохнуть бы, да некогда, времени совсем нет… Ладно, соглашусь снова, пусть будет что будет.

 

И вот опять та же чёртова игра в многолюдном зале на два десятка столиков. Брейн-до, понимаешь! Те же картинки с вопросами на белом экране под громкую музыку, то же жизнерадостное позвякивание бокалов и хруст салатов. Но на этот раз коньяк в баре я брать не стал и тихо присел в сторонке, стараясь не привлекать лишнего внимания и уже без особого азарта присматриваясь ко всему.

Те же два синхрона по десять вопросов и допы с полуфиналом, но почему-то нет после них никакого распахивания дверей, как в прошлый раз, и не врываются сюда эти мрачные фигуры в кевларе и масках… Музыка продолжает играть, да и не накатывает на меня никакая первая волна, не говоря уж о второй, и нечего мне тут теперь, выходит, упреждать и корректировать.

Да, что-то не так нынче идёт, а почему – непонятно. В этой обновлённой мною реальности, получается, нет никакого СОРа – вообще не было, что ли? Совсем? А что, очень даже неплохой тогда получается поворот, мне нравится! Слава богу, теперь не придётся довлеть и вполне можно даже взять себе соточку коньячку, а то голова так и трещит, не переставая…

Дальше игра пошла вполне спокойно, без всяких там под занавес вторжений «групп захвата», без нервов и без драйвов. Спокойненько профиналили, но – увы – победа досталась не тем, кому хотелось бы, не нам. Виталик огорчился, конечно, но впереди у нас было намеченное душевное распитие напитков в домашних условиях, под долгую беседу… Нет, я вовсе не алкоголик и даже не бытовой пьяница, но под хорошие закуски и умные разговоры – как юный пионер: всегда готов! Прочитал тут недавно, что с возрастом в организме понижается способность вырабатывать алкоголь для каких-то там внутренних химреакций (я и не знал, что у организмов такая способность есть), и потому возрастает потребность в дополнительных вливаниях. И ведь классную же такому делу «отмазку» себе на старость эти научники придумали, да? Не подкопнёшь.

Но в результате оказалось, что рановато я опять позволил себе расслабиться – на выходе нас всё-таки «приняли», но другие. Ну, не совсем на выходе, мы уже успели и на улице потоптаться, пытаясь поймать «тачку», чтобы ко мне на выселки ехать, когда тихо и незаметно подкатил очень серый минивэн, и нас без лишних разговоров очень грамотно «упаковали» (я в этом знаю толк, приходилось и самому, как говорится). И что удивительно – никакой первой волны я опять так и не ощутил, даже не почувствовал. Только голова болела сильно.

 

– «Во многих знаниях много и печали, а кто преумножает знания, преумножает и печаль», однако знаем мы пока совсем немного, а вот приумножить эту печаль очень хочется, – говорил он совсем негромко, выделяя слова выразительными паузами, – нам, в частности, известно, что Вы, возможно – настоящий майор (ну, или мойра и даже парка – это уж как кому больше нравится называть), существо, наделённое способностью по своему усмотрению изменять реальное положение дел (так сказать, плести нити судьбы), в каком-то смысле демиург... И нам теперь известно также, что Вы, действительно – отставной майор, то есть Мироздание, грубо говоря, отвернулось от Вас и более не намерено оказывать свою экстренную помощь.

– Простите, Вы сейчас это о чём? – Попытался уточнить я недоумённо.

 

Нас с Виталиком привезли с мешками на головах куда-то за город и рассадили по разным помещениям. Моё было огороженной частью какого-то большого ангара и ярко освещалось лампами, висящими под потолком. В нём наличествовали только два стула, расположенных визави, да узкий стол между ними, остальное пространство не было ничем заполнено, оно просто пространствовало.

Невысокий крепыш с внимательным и холодным взглядом, которого я уже раньше мельком где-то видел, вошёл минут через пять после того, как с моей головы сдёрнули мешок, и сразу представился:

– Полковник Гризович из Особой полиции страны, ОПС. А Вас, простите, как звать-величать?

– Просто: армейский майор в отставке Петров. Чем обязан?

И вот уже после того он мне и выдал всю эту галиматью про умножение печалей и высшее существо с нежелающим его опекать Мирозданием. Я даже оторопел поначалу. Одно дело, когда ты сам, по младости лет и недостатку ума, возносишься мечтами о чём-то великом и совершенно несбыточном, и совсем другое, когда какой-то хитромудрый хрен с огорода вдруг пафосно и с выражением доносит ту же идею, давно и аргументированно тобой отвергнутую. Есть в этом доля какого-то цирка, не находите?

Новым во всей его тираде было только то, что меня почему-то вдруг записали в отверженные и ни на что больше не способные, и потому я сразу спросил:

– Вы точно уверены, что и Мироздание тоже отправило меня в отставку? Оно Вам само об этом доложило?

– Разумеется, нет, пока не докладывало… Но мы почти уверены в этом. Видите ли, тут одно из двух, а может и больше: либо Вы способны менять реальность, либо сама реальность подстраивается под Вас, под какие-то Ваши, возможно, не совсем осознаваемые, запросы или потребности… Но вот благодаря тому, что мы с Вами теперь здесь общаемся, можно с высокой долей вероятности сделать вывод, что способности эти теперь утрачены, либо у Вас отозваны. Иначе Вы бы давно уже отсюда вывернулись, и поминай как звали. Согласны?

– «Не сходи с духовного маршрута, на материальных – тупики… Надо верить в Бога, это круто, в Дед Мороза верят дураки», – продекламировал я в ответ любимый стих Аркаши Лиханова, давнего приятеля, после чего, закрыв глаза, отвернулся.

– И как это понимать? Не желаете общаться? – вскинул брови полковник.

– Как непринятие любой подобной дурости, наверное. Проще в бога поверить.

 

Больше часа он продолжал мне втолковывать что-то про пути взаимодействия с механизмом Мироздания, которые теперь успешно осваивает Особая полиция, к коей он принадлежит. Про то и про это, и про вот это тоже... Будто по капельке вливая в мои мозги какой-то медленный яд сокровенных знаний, позволяющих возноситься над обыденщиной и парить мыслью где-то там, в высших сферах разума. Однако беседа наша (вернее, его монолог) так и закончилась ничем. Я продолжал отмалчиваться, и полковник (видимо, и сам устав, наконец, от собственной болтовни) свернул, наконец, этот свой сеанс культпросветработы, пообещав, однако, продолжить позже.

Я – не сильно большой философ, да и не философ вообще, я – практик. И все эти его высокомудрые измышления мне по барабану. Меня сейчас тревожит только одно: а где моя первая волна-то? Почему я не чувствую неправильности происходящего, почему волна непонимания искривляющейся реальности не приходит, как обычно? Давно ведь пора довлеть, исправляя и эту внезапную «загогулину» тоже… А вдруг полковник прав, и Мироздание действительно не намерено мне больше помогать?

И не связано ли всё с постоянно донимающей меня теперь головной болью? Эта мысль пришла, как удар под дых – резко, отчётливо, болезненно. Я ведь уже настолько свыкся с уверенностью в силе и могуществе своей способности корректировать реальность, что представить себя без неё уже просто не мог – зачем и как тогда вообще жить, существовать?

 

На следующий день эти терзания разума продолжились, и тут меня поджидал ещё один крепкий удар.

Когда опять привели в то же помещение, стульев там оказалось больше – не всего два, а целых три. И на одном из них, по правую руку от разговорчивого полковника, сидел мой школьный друг Виталя. Выглядел он при этом вполне сытно и уверенно, был побрит и поглажен, что стало для меня почти нокаутом. Ведь по моим прикидкам, ввиду полного отсутствия у него каких-либо знаний о действительной моей сущности, свирепые и безжалостные палачи в местных застенках должны были как раз переходить к жестоким физическим пыткам его жизнелюбивого тела.

«Ах, ты ж, мой дорогой и бесхитростный друг, как же я в тебе ошибался, оказывается! Так складно ты сочинял мне сказки про наше с тобой школьное детство, что я этому даже стал верить, хотя и не помнил ничего такого», – сразу подумалось мне. Мы ведь с ним тогда, почти год назад, совершенно случайно столкнулись в троллейбусе, и он первым меня «узнал», начал вспоминать какое-то давно забытое прошлое. Слово за слово, чаркой по столу – чуть ли не каждый месяц потом с ним виделись, а бывало и чаще. То-то, припоминаю теперь, он всё любил расспрашивать про мои героические армейские будни, постоянно поддакивал – я думал, это ему интересно, раз самому так и не удалось послужить на передовой.

А ведь ему и действительно было всё интересно и даже нужно, но по другой совсем причине, вон оно как!  Хороший человек и благодарный слушатель, с которым не только разок выпить-посидеть приятно, но и забухать не грех.

 

Старший специалист аналитического отдела Особой полиции подполковник Серотин Виталий Семёнович никогда не верил, что бывший майор разведки Петров может представлять хоть какую-то угрозу или опасность для государства и общества.

Когда прошлым летом ему предложили принять участие в этой оперативной разработке, Виталий даже опешил: а в чём смысл? Для чего это всё? Однако, начальству видней и с ним не поспоришь – раз сказано, значит надо.

 

– Друг, пойми, это не по злобе, – первым начал говорить Виталик, – я ведь считаю тебя, по-прежнему, своим другом! Но тут такое дело, приказ есть приказ, уж ты-то должен понимать… Короче, мне приказали – я делал. Но ничего такого я им не сказал.

– Это какого такого, «друг»? – Попытался съязвить я.

– Ну, такого, что характеризовало бы тебя как-то плохо. Или в нужном им русле. Ничего, что могло бы представлять угрозу или опасность для нашей страны. Как аналитик, я вообще не согласен с их базовой концепцией… Тут надо вести речь, скорее, о мультивселенной с её взаимовлиянием и самопроникновением, чем о том, чего они навыдумывали. Нет ведь никаких подтверждающих подобную власть Мироздания фактов, а вот теория множественности миров, как раз, есть!

– Ребята, вы оба что, меня совсем задурить решили? Вчера про одно, сегодня – про другое, вот это вот самое, про мультики ваши… Я вам что, знаменитый учёный? С ними разговаривайте на такие темы, с научниками, им это понравится. А я – старый ветеран, мне это всё сейчас до балды! Я просто домой хочу.

– Боюсь, придётся напомнить, что Вы не просто старый, а очень даже старый… Хотя, безусловно, и настоящий Ветеран, с большой буквы! – Помалкивавший до того вчерашний полковник принялся доставать из портфеля какие-то толстые папки, – позвольте просветить моего молодого коллегу, что первое реально задокументированное у нас упоминание о некоем «майоре» относится ещё к семнадцатому веку… А если хорошо покопаться в истории, то и недокументированных наберётся вагон и малая тележка. Это если пока к мифологии не обращаться. А то, к примеру, можно вспомнить даже про некоего Егуду, «единственного, кто может»…

Продолжать я ему не дал, не надо мне опять этих лишних откровений. И без всяких теперь побочных волн вполне получилось, практически сразу и вдруг – начал просто и тупо довлеть, несмотря на сразу же расколовшую голову дикую боль.

 

Очнулся на заброшенном пустыре у своих Красных казарм и единственное, про что успел подумать: «Да нет же никаких мультивселенных, Мироздание у нас на всех одно и оно – вполне дееспособный и, почти уверен, разумный организм (или всё-таки механизм?). Оно и само может защитить себя от любых навязываемых ему флуктуаций. Ведь для чего-то же создаёт себе мойров, упорно именуемых здесь майорами»? Эта мысль оказалась последней каплей яда, которую пришлось всё-таки принять…

А потом – рывками, вспышками, разрозненными кусками – стала прорываться через все заслоны память (своя или чужая – уж не знаю). Та самая, которая никому не нужна вовсе.

 

* * *

– Ребе, если хочешь, я сделаю так, что всё рассеется, как морок, и Ты будешь продолжать проповедовать и учить дальше, говорить всё то, ради чего пришёл. Я ведь и такое могу, не только убогих поднимать. Ты знаешь.

– Егуда, Егуда…Ну, и кто нам после этого станет верить? Всё, что мог, я уже им сказал. Осталось лишь утвердить слова делом.